Продолжение..................

Родившаяся в многодетной семье рабочего, Элизабет Элеонор Сиддал вынуждена была зарабатывать себе на хлеб: с детских лет она помогала матери в пошиве платьев, а в 18 лет поступила модисткой в шляпный магазин, расположенный в Ковент-Гардене. Хрупкая, с копной вьющихся рыжих волос и фарфоровой кожей, Лиззи Сиддал явилась для художников-прерафаэлитов идеальным воплощением женщины кватроченто, красоту которой они прославляли в своих полотнах.Родившаяся в многодетной семье рабочего, Элизабет Элеонор Сиддал вынуждена была зарабатывать себе на хлеб: с детских лет она помогала матери в пошиве платьев, а в 18 лет поступила модисткой в шляпный магазин, расположенный в Ковент-Гардене. Хрупкая, с копной вьющихся рыжих волос и фарфоровой кожей, Лиззи Сиддал явилась для художников-прерафаэлитов идеальным воплощением женщины кватроченто, красоту которой они прославляли в своих полотнах.

По замыслу Джона Эверетта Милле, картина должна была изображать момент падения Офелии в реку. Помутившийся разум девушки лишил её страха смерти: она отрешённо смотрит в небо, безвольно раскинув руки. Тёмные воды реки неумолимо текут, разметав рыжие волосы, унося течением недолговечные яркие цветы и разглаживая, словно шёлк, изумрудно-зелёные водоросли.По замыслу Джона Эверетта Милле, картина должна была изображать момент падения Офелии в реку. Помутившийся разум девушки лишил её страха смерти: она отрешённо смотрит в небо, безвольно раскинув руки. Тёмные воды реки неумолимо текут, разметав рыжие волосы, унося течением недолговечные яркие цветы и разглаживая, словно шёлк, изумрудно-зелёные водоросли.По замыслу Джона Эверетта Милле, картина должна была изображать момент падения Офелии в реку. Помутившийся разум девушки лишил её страха смерти: она отрешённо смотрит в небо, безвольно раскинув руки. Тёмные воды реки неумолимо текут, разметав рыжие волосы, унося течением недолговечные яркие цветы и разглаживая, словно шёлк, изумрудно-зелёные водоросли.По замыслу Джона Эверетта Милле, картина должна была изображать момент падения Офелии в реку. Помутившийся разум девушки лишил её страха смерти: она отрешённо смотрит в небо, безвольно раскинув руки. Тёмные воды реки неумолимо текут, разметав рыжие волосы, унося течением недолговечные яркие цветы и разглаживая, словно шёлк, изумрудно-зелёные водоросли.

Стремившийся к максимальной достоверности, Милле писал Элизабет-Офелию, лежавшую в ванне с водой, которая едва подогревалась лампами, размещёнными под дном. Дело было зимой, сеансы длились по нескольку часов, и однажды, когда лампы погасли и вода совсем остыла, Элизабет сильно простудилась. Её отец настоял, чтобы художник оплатил услуги врача, что обошлось Милле в внушительную по тем временам сумму 50 фунтов, а доктор прописал девушке лауданум. Это очень популярное в викторианской Англии универсальное лекарственное средство, содержавшее опиум, часто использовалось как обезболивающее, снотворное и успокоительное. Вероятно, болезнь и само лечение подорвали и без того хрупкое здоровье Элизабет, положив начало роковой зависимости.

Во время сеансов модель была одета в красивое серебристое платье, специально купленное Джоном Эвереттом Милле. Он писал: «Сегодня я приобрёл по-настоящему роскошное старинное женское платье, украшенное цветочной вышивкой – и я собираюсь использовать его в «Офелии».

Образ Офелии художник писал уже после того, как был закончен пейзаж, что было нетипично для того времени. Обосновавшись на берегу реки Хогсмилл в графстве Суррей, Милле проводил за мольбертом по 11 часов в день, выписывая мельчайшие детали фона, включая цветы, поскольку каждое растение являлось символом. Так, плакучая ива означала отвергнутую любовь, крапива – боль, лютики – неблагодарность или инфантилизм, растущие на берегу незабудки – верность. Фиалки, украшающие шею Офелии, на языке цветов считались символами целомудрия и невинности, а алый адонис, похожий на мак, олицетворял глубокое горе.

Сам художник с юмором описывал свою работу на пленэре: «В течение одиннадцати часов я сижу, скрестив ноги, как портной, под зонтиком, отбрасывающим тень размером не больше, чем полпенни, с детской кружечкой для питья… Мне угрожает, с одной стороны, предписание предстать перед магистратом за вторжение на поля и повреждение посевов, с другой — вторжение на поле быка, когда будет собран урожай. Мне угрожает ветер, который может снести меня в воду и познакомить с впечатлениями тонувшей Офелии, а также возможность (впрочем, маловероятная) полного исчезновения по вине прожорливых мух. Моё несчастье усугубляют два лебедя, упорно разглядывающие меня как раз с того места, которое я хочу рисовать, истребляя по ходу дела всю водную растительность, до которой они только могут дотянуться».

…Река почти недвижима и словно не ощутила падения Офелии. Бездна тёмных вод затягивает девушку в свою пучину. Будто тяжёлый саван, вода опутала её ноги, сковала ледяным холодом руки. Широко открытыми глазами Офелия растерянно и в то же время безучастно смотрит в одну точку, негромко и невнятно напевая свои горестные песни. Она погружена и обращена внутрь себя, в обрывочные воспоминания. Перед незрячими глазами Офелии проносится образ того, кто разбил ей сердце. Гамлет, «соединенье знанья, красноречья и доблести, наш праздник, цвет надежд», чей «юношеский облик бесподобный» вскружил ей голову. Как же быстро облетели цветы чистой девической любви, и как случилось, что она доверилась ему? Брат, любимый, нежный брат, ведь ты предупреждал!

Время остановилось на миг между жизнью и смертью. Тяжёлые складки шёлкового платья, напитанные водой, вот-вот утянут Офелию на дно, а глаза её устремлены ввысь, где «несть ни печали, ни воздыхания». Ещё мгновение – и земная недолговечная красота увянет, будто сорванный и брошенный в реку цветок, а хрупкие лепестки навеки унесёт течение неумолимого времени.

В том же 1852 году в мастерской Милле Элизабет Сиддал познакомилась с Данте Габриэлем Россетти. Страстно влюбившийся в девушку, художник бесконечно изображал её в эскизах и полотнах. Пышную гриву огненно-рыжих волос мы видим на картинах «Паоло и Франческа да Римини», «Любовь Данте», «Явление Данте Рахили и Леи», «Regina Cordium» («Королева сердец»). Несмотря на возвышенные чувства, привыкший к богемной жизни Россетти постоянно изменял Элизабет. Его любовницами были Фанни Корнфорт – ещё одна муза и модель прерафаэлитов; натурщицы и жёны художников и коллег по Братству Энни Миллер и Джейн Моррис. Страдая от неверности Россетти, Элизабет, вероятно, находила утешение всё в той же настойке лауданума.

Она была талантлива – писала стихи, увлекалась живописью и единственная из женщин участвовала в выставке прерафаэлитов в Рассел-Плейс в 1857 году. Однако семейные неурядицы продолжали расшатывать слабое здоровье Лиззи Сиддал. В 1860 году она тяжело заболела, и Россетти, объятый страхом её потерять, поклялся, что женится на ней, как только Элизабет поправится. Свадьба состоялась в мае 1860 года, а в 1861 году Сиддал родила мёртвого ребёнка. Она впала в депрессию, страдала анорексией и приступами помешательства, но Россетти, обожавший свою Музу, тем не менее был не в силах отказаться от связей с многочисленными женщинами, приближая трагическую развязку.